Report / Middle East & North Africa 24 февраля 2011 7 minutes Массовые народные протесты в Северной Африке и на Ближнем Востоке (I): Победивший Египет? Share Facebook Twitter Email Linkedin Whatsapp Сохранить Печать Download PDF Full Report Also available in Hebrew Russian Hebrew English Arabic КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ Революция далека от завершения и на данный момент сложно в полной мере осознать истинные масштабы того, что удалось достичь египетскому народу. Можно, однако, подвести первые итоги. Определенные достижения очевидны и несомненно поражают воображение. За неполные три недели не осталось камня на камне от избитых клише о неспособности арабского населения к активным действиям; в корне поменялась национальная система политических отношений; произошла интеграция новых субъектов в некогда замкнутые политические структуры; был дан мощный импульс широкомасштабным акциям протеста в других странах региона; были поколеблены фундаментальные принципы, на которых покоилась система отношений на Ближнем Востоке. Эти удивительные результаты были получены в условиях полного отсутствия иностранной помощи. Более того - международное сообщество в подавляющем большинстве предпочло роль пассивного наблюдателя, дающего беспорядочные комментарии происходящего в зависимости от ежедневно меняющихся прогнозов о судьбе своих союзников. Основная задача, стоящая перед страной сегодня - трансформация стихийного движения протеста в универсальную репрезентативную структуру демократических институтов. Это метаморфоза необходима для того, чтобы военный переворот, ставший кульминацией движения народного протеста, не стал заключительной главой египетской революции. Утверждать, что восстание было спровоцировано форсмажорными обстоятельствами было бы преувеличением. События развивались на фоне, к сожалению, уже ставших привычными декораций: десятилетия авторитарного правления, абсолютная стерильность политического процесса, де-факто монополизированного правящей Национально-демократической партией (НДП); всепроникающая коррупция, вездесущий непотизм и возведенная в норму несправедливость; многолетние нарушения прав и свобод граждан со стороны сил безопасности, действующих в атмосфере полной безнаказанности. Недовольство режимом и существующим положением дел накапливалось в течение многих лет и, в отсутствие действующих механизмов политического клапана, который давал бы выход общественному возмущению, все чаще принимало форму движений протеста и трудовых конфликтов. Что же явилось катализатором? С одной стороны, нарушения на выборах в законодательные органы в ноябре 2010 г. привели многих к мысли о необходимости внесистемных действий. С другой стороны, свержение в январе 2011 г. президента Туниса Зин эль-Абидин Бен Али убедило их, что такие действия могут увенчаться успехом. Долгое время накапливающееся недовольство склеротическим, геронтологическим режимом, забывшим о национальных интересах в угоду собственным меркантильным целям, достигло критической массы. Растущая вероятность очередного переизбрания Мубарака (или его сына, Гамаля) на новый президентский срок на выборах в сентябре 2011 г. интерпретировалась как резкое снижение вероятности изменения положения и прекращения застойных тенденций в процессе управления государством. Историю событий, развернувшихся между 25 января и 11 февраля, еще предстоит написать. Данный доклад не лишен пробелов. Наблюдения велись преимущественно в Каире, являющимся, несомненно, эпицентром восстания, но не отражающим тенденций и настроений страны в целом. Процесс принятия решений правительством происходил за закрытыми дверьми и остается окутанным завесой тайны. Драма египетской революции все еще ждет заключительного акта. Власть находится в руках армии. Новое правительство как две капли воды походит на старое. Забастовки продолжаются. Протестующие демонстрируют способность регулярно мобилизовать сотни тысяч сторонников. Однако, по мере того, как рассеивается пьянящий туман революции и наступает время терпеливо выстраивать новую политическую и государственную систему, можно сделать первые выводы. Новый Египет в значительной степени будет нести отпечаток основных характеристик восстания: Это было народное восстание, венцом которого стал, парадоксальным образом, военный переворот. Дуализм детронизации Хосни Мубарака сохраняется по сей день. Противостояние между высокоиерархческой структурой, прежде всего стремящейся к стабильности и ревностно защищающей свои интересы и спонтанным, в значительной степени неорганизованным народным движением, будет спроецировано на несколько конкретных вопросов, в числе которых: кто возмет на себя управление в переходный период и с какими полномочиями; кто будет контролировать процесс подготовки новой конституции и степень его всесторонности; кто определит правила и дату проведения следующих выборов; скорость изменений и степень открытости политического поля в период, непосредственно предшествующий выборам? Военные сыграли центральную, переломную и, в конечном итоге, двойственную роль. Основной задачей армии было сохранение стабильности и она с известной долей подозрения отнеслась к перспективе установления политической повестки дня восставшей толпой. Одновременно, перед ней стояла задача сохранения авторитета среди населения и защиты своих существенных деловых и институциональных интересов. В определенный момент военные пришли к выводу, что единственным способом одновременного достижения таких разновекторных задач является взятие ситуации под контроль. Эта двойственность во многом есть определяющая характеристика текущей ситуации: представители вооруженных сил, работавшие с Мубараком, сегодня играют роль исполнительной власти и перешли на режим "ручного управления" - декретами, вне контроля представительной власти и участия оппозиции в процессе выработки решений. В их цели, по-видимому, не входит долгое время официально оставаться у власти, они готовы передать полномочия гражданскому правительству при первой же возможности и вернуться на вторые роли в системе управления государством - позиция, позволяющая безопасно пользоваться значительными привилегиями, не рискуя оказаться объектом неизбежного недовольства и разочарования населения; при этом армия предпочитает контролировать темп и амплитуду перемен. Время, возможно, будут играть против оппозиции и ее сегодняшние активы могут обратиться в пассивы по мере развития процесса перехода к новому политическому устройству. Основная проблема - отсутствие лидера(ов). Во время активного этапа революции, участники демонстраций были сплочены незамысловатой идеей: уход Мубарака. Такая идея, в условиях уличных протестов и демонстраций, способна сплотить поколения, объединить людей самых различных социальных страт, религиозных конфессий, идеологических убеждений, консолидировать интересы всех экономических групп и убедить представителей молодого поколения протестующих и традиционной оппозиции, в первую очередь, Братьев мусульман, в возможности найти общий язык. В эти первые дни революции оппозицией двигали не утилитарно-прагматические, но морально-этические мотивы: шла борьба с алчным корыстолюбием аморального режима. Традиционные инструменты были бессильны против волны народного протеста: раскол движения, изоляция оппозиционных партий и игра на разногласиях не могли дать ожидаемых результатов в силу того, что партии не являлись движущей силой протестов. Идти на фрагментарные, спорадические уступки было напрасной тратой времени: протестующие соглашались только на одну уступку - безоговорочный уход Мубарака. Усиление интенсивности репрессий было прямо пропорционально росту недовольства режимом и интенсификации международной поддержки. По мере трансформации революционного процесса и его перемещения с улиц и площадей в коридоры власти, эти очевидные плюсы могут стать обузой. Можно с большой долей вероятности предсказать реверсию объединительного процесса и возвращения раскола и разногласий среди союзников по оппозиции и представителей различных социальных групп. На эффективности действий оппозиции может сказаться отсутствие уполномоченных представителей и согласованной, конструктивной повестки дня. Основной актив протестующих - массовые демонстрации, быстро обесценивается. Ключевой вопрос сегодня: способно ли протестное движение институциализировать свои активы - неустанное присутствие и непрерываемое давление. В течение этих событий была отмечена существенная амплитуда вариаций общественного мнения. Многие выражали крайнее недовольство режимом, одновременно выказывая очевидную обеспокоенность дестабилизацией обстановки и беспорядками, сопровождавшими акции протеста. Значительная часть населения, судя по имеющимся данным, рассматривала уступки, на которые согласился Мубарак, как достаточные, а желание президента уйти на почетных условиях как вполне понятное, выражая при этом серьезную озабоченность актами насилия, совершаемыми представителями структур безопасности. Основным трендом являлось стремление к нормализации обстановки в стране и возобновлению нормальной хозяйственной деятельности, учитывая серьезные экономические издержки нестабильности. Этот общий тренд мог альтернативно принимать различные конкретные формы: в определенный отрезок времени маятник общественного мнения мог качнуться в одну сторону и становилось очевидным желание населения прекратить акции протеста, а спустя некоторое время большинство выступало за прекращение жестоких провокационных действий режима. Такая двойственная позиция станет одной из основных характеристик ближайшего будущего. Ключевым понятием в данном контексте является "нормализация". Многие египтяне с опаской и осторожностью отнесутся к "нормализации", подразумевающей сохранения базовых структур режима Мубарака, однако очевидное большинство населения будет приветствовать "нормализацию" иного рода, подразумевающую обеспечение правопорядка, безопасности и рабочих мест. Непростая задача в кратко- и среднесрочной перспективе заключается в том, чтобы найти равновесное положение системы, при котором нормально функционирующие, стабильные институты сочетались бы с реальным процессом политической и социально-экономической трансформации. Западные комментаторы разделились на два лагеря: с одной стороны те, кто полагает, что восстание было организованно Братьями-мусульманами, с другой - те, кто считает, что недавние события суть триумф молодого поколения, получившего образование на Западе и отказавшегося от исламистских и антиамериканских лозунгов. Обе интерпретации ошибочны. Современные средства коммуникации, несомненно, сыграли свою роль, особенно в начале восстания. Также невозможно отрицать активного участия молодых, энергичных представителей среднего класса. Братья-мусульмане, со своей стороны, действовали достаточно инерционно и в первые дни восстания проявили крайнюю осторожность, опасаясь репрессий, неминуемо последовавших бы за неудавшимся восстанием. Их позиция, однако, достаточно быстро изменилась, вследствие, с одной стороны, давления со стороны молодых, более космополитичных членов организации, пришедших на площадь Тахрир, и, с другой - неожиданного масштаба выступлений. Вполне вероятно, что приняв решение о присоединении к восставшим, Братья-мусульмане пришли к выводу, что Рубикон перейден и пути к отступлению отрезаны: в случае провала революции возмездие президента будет беспощадным. Роль исламистских активистов возрастала в двух измерениях: временном - по мере повышения градуса конфронтации и географическом - по мере удаления от Каира. В частности, прочные позиции организации в дельте Нила и относительная слабость светской оппозиции в этом регионе позволили Братьям мусульманам сыграть ведущую роль. Такая диспозиция также дает определенную пищу для размышлений. Становится очевидным, что Братья-мусульмане будут избегать поспешных действий и бескомпромиссного давления. Организация предпочитает осторожный, выверенный подход и стратегическое планирование на долгосрочную перспективу. К тому же, становится ясно, что Братья мусульмане не пользуются поддержкой большинства населения. Несмотря на это, их лозунги и позиция несомненно получат широкий резонанс, в особенности будучи подкреплены высоким уровнем организованности, преимущественно по сравнению со светскими партиями. По мере вовлечения организации в политический процесс, она будет вынуждена решать проблему обострившихся во время революции рифтов: между поколениями; между традиционными иерархическими структурами и современными формами мобилизации сторонников; между консервативным и реформистским взглядами на будущее страны; между Каиром, урбанистическими центрами и сельскими районами. Египетские события застигли Запад - по крайней мере на начальной стадии революционного процесса - врасплох. Мубарак был верным союзником и поспешность, с которой его свержение было провозглашено триумфом демократии, была несколько необычной и, более того - несколько неприличной. Но, оставив за скобками реакцию на падение режима, отметим главное - отсутствие проработанной и согласованной позиции, о чем свидетельствует запоздалая и неадекватная реакция западных стран на египетские события. Египтяне не были расположены внимать советам из-за рубежа во время восстания и вряд ли такое желание появится у них теперь. Наиболее важным вкладом Запада стало строгое предупреждение о недопустимости насилия. Сегодня, после окончания активной фазы революции, западные державы имеют возможность оказать содействие, предоставив экономическую помощь, воздержавшись от вмешательства в политический процесс, от поддержки фаворитов и от чрезмерно негативной реакции на признаки более независимой внешней политики. Отныне, на решения, принимаемые новыми лидерами Египта, в значительной мере будет влиять общественное мнение, степень независимости которого от требований Запада непривычно высока. Это цена, которую придется заплатить за создание демократического государства, цель, которую США и Европа, по их заверениям, полностью поддерживают. Принимая во внимание вышеперечисленные факторы, предлагаем вашему вниманию несколько основных принципов, которые могут способствовать упорядоченному переходу власти: Для того, чтобы вооруженные силы смогли развеять сомнения и скептицизм в отношении их готовности изменить принципы государственного устройства, им необходимо допустить представителей репрезентативных общественных движений к процессу принятия решений, сформировав временное, репрезентативное правительство, либо обеспечить транспарентность принятия решений через организацию широких консультаций, возможно посредством создания временного консультативного совета. Принятие определенных безотлагательных мер может быть полезны для того, чтобы рассеять сомнения и недоверие гражданских политических сил: отмена чрезвычайного положения; освобождение лиц, задержанных согласно его условиям; соблюдение основных прав, включая свободу слова, союзов и собраний, в том числе, прав независимых профсоюзов. Необходимо создать независимые, авторитетные органы для расследования обвинений в коррупции и других преступлений официальных лиц свергнутого режима. Следственные действия следует провести на высоком профессиональном уровне, избегая политической предвзятости и сведения счетов. Справедливость и непредвзятость судебного процесса должны быть гарантированы. Необходимо также провести независимое уголовное расследование противоправных действий, совершенных представителями сил безопасности. Одновременно, следует провести всестороннюю оценку структур безопасности с целью повышения уровня профессионализма. Демократическому движению следует продолжить процесс координации действий и добиться консенсуса по важнейшим сформулированным стратегическим политическим требованиям. С этой целью следует создать репрезентативный представительный орган, на который была бы возложена работа по выделению этих требований в разряд приоритетных и оказания давления на военные власти с целью их выполнения. Достаточно проанализировать ситуацию в Йемене, Бахрейне или Ливии, чтобы оценить идеологический потенциал успешной революции. Одновременно, нельзя недооценивать идеологический потенциал всеобщего разочарования. Свержение Мубарака было огромным шагом. Последующие события имеют столь же решительное значение. В независимости от пожеланий египетского народа, все взоры вновь будут прикованы к нему. Каир/Брюссель, 24 февраля 2011 г. Download pdf to continue reading the full report Executive Summary It is early days, and the true measure of what the Egyptian people have accomplished has yet to fully sink in. Some achievements are as clear as they are stunning. Over a period of less than three weeks, they challenged conventional chestnuts about Arab lethargy; transformed national politics; opened up the political space to new actors; massively reinforced protests throughout the region; and called into question fundamental pillars of the Middle East order. They did this without foreign help and, indeed, with much of the world timidly watching and waffling according to shifting daily predictions of their allies’ fortunes. The challenge now is to translate street activism into inclusive, democratic institutional politics so that a popular protest that culminated in a military coup does not end there. The backdrop to the uprising has a familiar ring. Egypt suffered from decades of authoritarian rule, a lifeless political environment virtually monopolised by the ruling National Democratic Party (NDP); widespread corruption, cronyism and glaring inequities; and a pattern of abuse at the hands of unaccountable security forces. For years, agitation against the regime spread and, without any credible mechanism to express or channel public discontent, increasingly took the shape of protest movements and labour unrest. What, ultimately, made the difference? While the fraudulent November 2010 legislative elections persuaded many of the need for extra-institutional action, the January 2011 toppling of Tunisian President Zine el Abidine Ben Ali persuaded them it could succeed. Accumulated resentment against a sclerotic, ageing regime that, far from serving a national purpose, ended up serving only itself reached a tipping point. The increasingly likely prospect of another Mubarak presidency after the September 2011 election (either the incumbent himself or his son, Gamal) removed any faith that this process of decay would soon stop. The story of what actually transpired between 25 January and 11 February remains to be told. This account is incomplete. Field work was done principally in Cairo, which became the epicentre of the uprising but was not a microcosm of the nation. Regime deliberations and actions took place behind closed doors and remain shrouded in secrecy. The drama is not near its final act. A military council is in control. The new government bears a striking resemblance to the old. Strikes continue. Protesters show persistent ability to mobilise hundreds of thousands. There already are important lessons, nonetheless, as Egypt moves from the heady days of upheaval to the job of designing a different polity. Post-Mubarak Egypt largely will be shaped by features that characterised the uprising: This was a popular revolt. But its denouement was a military coup, and the duality that marked Hosni Mubarak’s undoing persists to this day. The tug of war between a hierarchical, stability-obsessed institution keen to protect its interests and the spontaneous and largely unorganised popular movement will play out on a number of fronts – among them: who will govern during the interim period and with what competencies; who controls the constitution-writing exercise and how comprehensive will it be; who decides on the rules for the next elections and when they will be held; and how much will the political environment change and open up before then? The military played a central, decisive and ambivalent role. It was worried about instability and not eager to see political developments dictated by protesting crowds. It also was determined to protect its popular credibility and no less substantial business and institutional interests. At some point it concluded the only way to reconcile these competing considerations was to step in. That ambiguity is at play today: the soldiers who rule by decree, without parliamentary oversight or genuine opposition input, are the same who worked closely with the former president; they appear to have no interest in remaining directly in charge, preferring to exit the stage as soon as they can and revert to the background where they can enjoy their privileges without incurring popular resentment when disappointment inevitably sets in; and yet they want to control the pace and scope of change. The opposition’s principal assets could become liabilities as the transition unfolds. It lacked an identifiable leader or representatives and mostly coalesced around the straightforward demand to get rid of Mubarak. During the protests, this meant it could bridge social, religious, ideological and generational divides, bringing together a wide array along the economic spectrum, as well as young activists and the more traditional opposition, notably the Muslim Brotherhood. Its principal inspiration was moral and ethical, not programmatic, a protest against a regime synonymous with rapaciousness and shame. The regime’s traditional tools could not dent the protesters’ momentum: it could not peel off some opposition parties and exploit divisions, since they were not the motors of the movement; concessions short of Mubarak’s removal failed to meet the minimum threshold; and repression only further validated the protesters’ perception of the regime and consolidated international sympathy for them. As the process moves from the street to the corridors of power, these strengths could become burdensome. Opposition rivalries are likely to re-emerge, as are conflicts of interest between various social groups; the absence of either empowered representatives or an agreed, positive agenda will harm effectiveness; the main form of leverage – street protests – is a diminishing asset. A key question is whether the movement will find ways to institutionalise its presence and pressure. Throughout these events public opinion frequently wavered. Many expressed distaste for the regime but also concern about instability and disorder wrought by the protests. Many reportedly deemed Mubarak’s concessions sufficient and his wish for dignified departure understandable but were alarmed at violence by regime thugs. The most widespread aspiration was for a return to normality and resumption of regular economic life given instability’s huge costs. At times, that translated into hope protests would end; at others, into the wish the regime would cease violent, provocative measures. This ambivalence will impact the coming period. Although many Egyptians will fear normalisation, in the sense of maintaining the principal pillars of Mubarak’s regime, many more are likely to crave a different normalisation: ensuring order, security and jobs. The challenge will be to combine functioning, stable institutions with a genuine process of political and socio-economic transformation. Western commentators split into camps: those who saw Muslim Brotherhood fingerprints all over the uprising and those who saw it as a triumph of a young, Western-educated generation that had discarded Islamist and anti-American outlooks. Both interpretations are off the mark. Modern communication played a role, particularly in the early stages, as did mainly young, energised members of the middle classes. The Brotherhood initially watched uneasily, fearful of the crackdown that would follow involvement in a failed revolt. But it soon shifted, in reaction to pressure from its younger, more cosmopolitan members in Tahrir Square and the protests’ surprising strength. Once it committed to battle, it may well have decided there could be no turning back: Mubarak had to be brought down or retaliation would be merciless. The role of Islamist activists grew as the confrontation became more violent and as one moved away from Cairo; in the Delta in particular, their deep roots and the secular opposition’s relative weakness gave them a leading part. Here too are lessons. The Brotherhood will not push quickly or forcefully; it is far more sober and prudent than that, prefers to invest in the longer-term and almost certainly does not enjoy anywhere near majority support. But its message will resonate widely and be well served by superior organisation, particularly compared to the state of secular parties. As its political involvement deepens, it also will have to contend with tensions the uprising exacerbated: between generations; between traditional hierarchical structures and modern forms of mobilisation; between a more conservative and a more reformist outlook; between Cairo, urban and rural areas. The West neither expected these events nor, at least at the outset, hoped for them. Mubarak had been a loyal ally; the speed with which it celebrated his fall as a triumph of democracy was slightly anomalous if not unseemly. The more important point is that it apparently had little say over events, as illustrated by the rhetorical catch-up in which it engaged. Egyptians were not in the mood for outside advice during the uprising and are unlikely to care for it now. The most important contribution was stern warnings against violence. Now, Western powers can help by providing economic assistance, avoiding attempts to micromanage the transition, select favourites or react too negatively to a more assertive, independent foreign policy. Egypt’s new rulers will be more receptive to public opinion, which is less submissive to Western demands; that is the price to pay for the democratic polity which the U.S. and Europe claim they wish to see. With these dynamics in mind, several core principles might help steer the transition: If the military is to overcome scepticism of its willingness to truly change the nature of the regime, it will need either to share power with representative civilian forces by creating a new interim, representative authority or ensure decisions are made transparently after broad consultation, perhaps with a transitional advisory council. Some immediate measures could help reassure the civilian political forces: lifting the state of emergency; releasing prisoners detained under its provisions; and respecting basic rights, including freedom of speech, association and assembly, including the rights of independent trade unions. Independent, credible bodies might be set up to investigate charges of corruption and other malfeasance against ex-regime officials. Investigations must be thorough, but non-politicised to avoid score-settling. There will need to be guarantees of fair judicial process. Independent and credible criminal investigations also could be held to probe abuse by all security forces, together with a comprehensive security sector review to promote professionalism. The democratic movement would be well served by continued coordination and consensus around the most important of its positive and strategic political demands. This could be helped by forming an inclusive and diverse body tasked with prioritising these demands and pressing them on the military authorities. One need only look at what already is happening in Yemen, Bahrain or Libya to appreciate the degree to which success can inspire. But disenchantment can be contagious too. Mubarak’s ouster was a huge step. What follows will be just as fateful. Whether they asked for it or not, all eyes once again will be on the Egyptian people. Cairo/Brussels, 24 February 2011 Related Tags More for you Commentary / Middle East & North Africa Helping Egypt Weather the Gaza War’s Impact Podcast / Africa What Egypt Wants in Sudan